"Летом весь Звенигород полон птичьим свистом. Там синицы прыгают по садам тенистым"... В студенческие годы не было лучше места для подготовки к летней сессии, чем берег Москвы-реки у Звенигорода. Не знаю, кто назвал эти места подмосковной Швейцарией, русскость их - явна и не менее привлекательна: одуванчики, ромашковые луга, над речкой туман утром стелется, кудрявые берега, сосновые взгорки, душистая земляника, вкусные родники, журчащие ручейки, колокольный звон и золотые маковки в закатных лучах... Одно слово - Звенигород, о котором мечтал Рерих. На машине к такому не проехать, разве что, как паровозик из Ромашково (которое тут неподалеку), удрать с наезженной колеи .

Осенью, особенно золотой, тоже - свои чудеса. Но однажды занесло меня в Звенигород холодным уже ноябрьским утром ни с того ни с сего... точнее, после студенческой попойки, на которой, наверное, радостно пели песню "Трава умыта ливнем, и дышится легко, и нет уже в помине тяжёлых облаков, и радуга дугою повисла над дождём, и снова мы с тобою в Звенигород идём! "

Песню написал биолог Дмитрий Сухарев не столько про Звенигород, сколько про дорогу на старейшую ( 1891 г.) биостанцию, на берегу озера Глубокое. А в том озере водятся тритоны! Откуда я узнала про тритонов - неизвестно (и-нета не было даже в фантастических романах), зачем мне эти тритоны понадобились, теперь уже и не помню...

Только помню ту дорогу на озеро (самое глубокое в Подмосковье - 32 метра), с удивительно чистой водой. От Звенигорода на автобусе - до Колюбакино, потом - до озера пешком по азимуту... то есть по прямой, проходящей временами сквозь болото и в конце концов оказавшейся сначала окружностью, а потом все-таки - лентой Мебиуса. Так что к озеру я-таки вышла на закате, но тритоны, конечно же, уже легли спать. Тем более, что на почве обещали быть заморозки, и это уже чувствовали мои ноги в промокших на болоте кедах... А на обратном пути - загадочный лес и звездная россыпь над головой, под ногами - ледок хрустящий и ковер осенних листьев, запах осени, морозец предзимья и чья-то гитара в последней электричке .

В послестуденческие годы чаще всего в "подмосковную Швейцарию" я наезжала золотой осенью, не съезжая с колеи. А то - приедешь, как Пушкин, в места, "где жизнью все дышало", а уедешь - "с душою навзрыд". С каждым годом, найти, куда "съехать с колеи", становится все сложнее, разве только Митволь прибрежную зону "слегка" расчистит .

Теперь наконец я увидела Звенигородчину в сугробах, да и то - благодаря 8 марта. Надо было куда-то деться, чтобы не мешать мужчинам готовить праздничный ужин.

Соответственно, следовало ожидать, что в красный день календаря открыты только храмы. На всякий случай обзвонила музеи в окрестностях Звенигорода и наткнулась на длинные гудки везде кроме музея Пришвина...

Только вот не догадалась дорогу туда спросить, а в Звенигороде ни одна живая душа не смогла ответить на простой вопрос: "Где тот поворот на деревню Дунино?"Даже гаишник удивился: "Ну... если вы мне покажете деревню на карте, то подскажу, как проехать...". Поизучав последний атлас Московской области, гаишник выразил общее мнение о нем всех автотуристов.

В общем, придется к Пришвину съездить в другой раз, день и так получился насыщенным: Пушкин с бабушкой, Голицыны, Борис Годунов, Андрей Рублев, Преподобный Савва,... кабак в Звенигороде,... фруктовый салат на ужин, который "нарезАли" целый день...

Монастырь был основан Саввой Сторожевским по указу Юрия Долгорукого. Первый был учеником Сергия Радонежского, второй - его крестником. В Смутное время монастырь был разорен, в последующие века возрожден. Особенно счастливым для монастыря был период царствования Алексея Михайловича Романова, который относился к преподобному Савве с особой любовью, ибо тот "спас" ему жизнь, "явившись" в минуту опасности, когда царь на охоте столкнулся с медведем.